Он проснулся от ощущения падения, вздрогнул, снова поняв, что не может пошевелится, но не успел испугаться, как створки за спиной разъехались, и он вывалился наружу.
- Эй, эй, ты чего? - Лааши поймал его и теперь улыбался, придерживая. Акайо рывком встал ровно, привычно упершись взглядом вдаль. Продавец хмыкнул, заглянул в бокс и присвистнул.
- Ого! Это ты с кем там подраться решил, с платформой?
Как оказалось, внутри ячейка все-таки была не такой крепкой, как ночью показалось ее пленнику. На обивке остались вмятины и дыры, из которых топорщилось что-то похожее на хлопок, трубка с едой треснула у самой стены и подтекала, от чего вокруг нее расползлось большое влажное пятно.
- Да… - Лааши потрогал развороченную внутренность бокса, будто не доверяя своим глаза. - Когда Сааль узнает, что из-за тебя теперь платформу чинить, он такую цену поставит, что мне тебя в жизни не продать… И не расплатиться.
Вокруг толпились другие рабы, подтянувшиеся поближе и теперь с любопытством заглядывающие внутрь бокса. Лааши растеряно чесал в затылке, и Акайо хотелось умереть на месте. Все равно каким способом, только бы не ощущать этого давящего, обжигающего стыда за то, что его слабость увидели враги. Но он не мог умереть одним усилием воли, и приходилось сохранять видимость спокойствия.
Наверное, именно эта внутренняя борьба и напряженность душевных сил не позволила ему всерьез удивиться, когда широкоплечая женщина, стоявшая в толпе рабов, подошла ближе и дернула продавца за длинный рукав.
- Что тут, часто спят, что ли? - спросила она, хитро улыбаясь. - Платформа и так уже старая, скоро ее на металлолом сдадут. Закрой бокс и все. Ну и дай я подачу питания отключу, чтоб не капало. А мы тебя не сдадим, не боись!
Лааши посторонился, и рабыня, поводок которой был наброшен на шею будто свободный шарф, начала деловито ковыряться в начинке сломанного бокса. Продавец оглядел остальной свой товар, улыбнулся:
- Всегда знал, что на вас можно положиться!
Акайо ничего не понимал. Когда платформу перевернули, он вместе с остальными встал на нее, но так и не решил, что думает о случившемся.
Женщина, посоветовавшая закрыть бокс, оказалась рядом, толкнула локтем в бок:
- Парень, я верю, что ты не знал, что у тебя клаустрофобия. Но вообще ты о таком Лааши предупреждай, а? Он хороший тип, не надо его подставлять!
Акайо присмотрелся к женщине. Черные гладкие волосы. Глаза цвета спелых вишен, формой подобные лепесткам миндаля. Улыбалась она как местные, показывая зубы, но лицо! Лицо у нее было имперской женщины.
- Ну чего ты пялишься? - усмехнулась она. - Пытаешься понять, кайна я или нет? Кайна, конечно. Тут две трети рынка - кайны, потому что в драку лезем, как новорожденный котенок на волка кидается. Женщин мало, конечно, но иногда и нам везет.
- Везет?.. - у него уже кружилась голова от странности происходящего. Ему начало казаться, что все это просто бредовый сон, какие могут присниться, если вечером переесть риса. Женщины его родины не могут, просто не умеют смотреть так прямо и нахально. Женщины его родины не дерзят мужчинам. И уж тем более не могут думать, что рабство - это удача.
- Конечно, везет! Слушай, ты тут, ясно, едва ли второй день. Но оценить-то можешь уже, какая у них тут наука! Нашим до такого еще лет пятьсот ползти!
Он понял, что сейчас ее ударит. Прямо в эти красивые, смеющиеся губы. Она поняла тоже, отшатнулась, видя, как меняется его лицо, как сходятся, будто сражающиеся тигры, брови. Но Акайо сдержался, только выдохнул яростно:
- Ты не смеешь говорить такое об ученых мужах ясного императора.
Она покачала головой, отходя. До него донеслось бормотание:
- Тоже мне, великий защитник императорской задницы…
Но он нашел в себе силы отвернуться, сделав вид, что не услышал. Не достойно императорского солдата отстаивать честь своей родины перед глупой девчонкой.
Только две мысли никак не желали уходить, вцепившись его разум так же, как семена сорной травы прицепляются к одежде во время похода, колют тело и не дают покоя.
Если она глупая девчонка - как она оказалась в плену? И как так ловко разобралась со сломанным боксом?..

***

Сегодня он никак не мог отрешиться от происходящего вокруг. Мысли вились в голове стайкой вспугнутых птиц, объедали урожай его рассудка. Он раньше не думал о том, как сочетаются новые знания, впитанные им в больнице, с тем, что рассказывали дома. Для него это были словно разные свитки, или разные легенды, которые просто есть, и никак не могут противоречить друг другу.
Сейчас все то, что ему рассказали здесь, все, что он видел своими глазами, превращалось в едкий щелок, разъедавший рисовую бумагу его прежних знаний.
Ясная империя - самая развитая страна мира. Самая культурная. Самая великая. Воины императора - лучшие воины из всех, что рождались под солнцем.
Он раньше не думал о том, как это сочетается с постоянными поражениями.
Враги, безымянные враги, не заслуживавшие никакого названия, стремились захватить исконные земли империи. Говорили, что они подобны грязному селю, что несется по склону, и лишь доблесть императорской армии может сдержать захватчиков и обернуть их вспять.
Акайо судорожно припоминал случившееся за последние пять, десять, пятнадцать лет. Вспоминал, зажмурившись - он ведь должен был слышать новости о том, что именно сделали враги? Какой город захватили? Где их одолели? Ну хоть когда-нибудь? Хотя бы в детстве?
Ничего. За все двадцать пять лет его жизни эндаалорцы не захватили ни волоса императорской земли. И за те же двадцать пять лет его жизни доблестные воины императора не смогли отбить у коварных захватчиков ни волоса их земли.
Это было каким-то безумием. Акайо успокаивал себя тем, что мог знать не все, что есть военные тайны, которые не доверяют не то что обывателям, даже юным генералам их знать рано.
Бесполезно. Он уже начал думать, и не в силах был перестать.
- Шесть сотен? За этого? Да он небось даже языка нашего не знает!
Его вырвали из мучительных размышлений. Акайо опустил глаза и обнаружил седую макушку склонившейся над краем платформы старухи.
- Что вы, госпожа! Конечно же, знает.
Лааши, пытавшийся умиротворить недовольную покупательницу, бросил на Акайо умоляющий взгляд. Тот растерялся, не понимая, чего от него хотят, но все-таки произнес то, что и так вертелось в голове:
- Кружение листьев полно беспокойства, но птицу ветер не собьет с пути.
Покупательница фыркнула и отвернулась. Лааши что-то еще говорил, за ее спиной подмигнув и показав Акайо большой палец.
Тот не понял, сделал он что-то хорошее или плохое. Старуха, кажется, все равно не собиралась его покупать, и он выдохнул, радуясь этому.

В середине дня всем выдали по миске горячей еды. Акайо еще в больнице освоил вилку, и сейчас орудовал ей достаточно ловко, ничего не рассыпая, хотя никак не мог понять, чем она удобнее палочек. Мясо оказалось жестким и немного острым, а странная вязкая масса, названная картофельным пюре, неплохо его дополняла.
Когда солнце опустилось еще ниже, и рынок будто залило кровью, покупатели разошлись. Рабы начали спрыгивать на землю, собираться в группы, обмениваясь впечатлениями и обсуждая тех, кого за день успели купить. Акайо остался стоять на платформе, внутренне содрогаясь от мысли, что придется еще одну ночь провести в боксе. Но, когда все остальные рабы влезли в большую машину и уехали, Лааши сказал:
- Пошли, - и повел его к выходу.
Идти пришлось долго, Акайо видел сотни платформ, в некоторые из них ложились спать люди. Большая часть товара и продавцов разъехались, только у края квартала с людьми, похожими по выправке на военных, спорила высокая женщина с волосами цвета мокрой глины, убранными в сложную прическу.
- У меня защита в десять утра! Как вы прикажете мне покупать людей до этого?!
- Рынок открывается в семь, госпожа. Уверен, вы все успеете, - успокаивающе гудел мужчина.
- Эй, не спи! - Акайо, задумавшийся о том, какую защиту может иметь в виду женщина, не заметил, как они пришли. Он сел в машину, Лааши захлопнул дверь, закинув поводок на соседнее сидение. Пока он оббегал машину, Акайо успел посмотреть на валяющийся рядом конец поводка, оглядеться, бесполезно подергать ручку, которая, как ему показалось, могла бы открывать дверь. Лааши плюхнулся на сидение рядом, подхватив поводок. Подмигнул:
- Прокатимся с ветерком?
Акайо молча смотрел в окно.

***

Когда через час они остановились у высокого дома, Акайо уже знал, что “с ветерком” значит “очень быстро”, и что кататься с ветерком он не любит. За окном на невероятной скорости проносились дома и другие машины, Лааши постоянно выкручивал полукруг руля так, что Акайо то чуть не падал к нему на колени, то ударялся плечом о дверь. Вокруг постоянно раздавались неприятные резкие звуки, которые, как догадался Акайо, относились к ним. Во всяком случае, Лааши на каждый такой звук довольно кивал и подкручивал какой-то штырек, торчавший из панели между ними, отчего жуткая какофония звуков, которая здесь заменяла музыку, становилась еще громче. Под конец поездки от грохота музыки машина покачивалась, а Лааши отбивал этот ритм на руле.
- Классно проехались!
Акайо медленно вылез со своей стороны. В голове звенело, его тошнило, а мир норовил перевернуться вверх ногами. Поводок соскользнул с сидения, Лааши, похоже, считал, что товар не сбежит и так. И в настоящий момент он был прав. Акайо ухватился за машину, чтобы не упасть, та качнулась, со скрежетом чиркнув днищем по дороге.
- Ого! Ничего себе тебя укачало, - к нему наклонился Лааши, сочувственно похлопал по спине, от чего стало еще хуже. - Вот дыра, я как-то не подумал, что ты до этого всего пару раз на машине ездил… Ничего, сейчас Гааки что-нибудь придумает. Он у меня мастер по подниманию людей на ноги!
Акайо все-таки удалось встать более-менее ровно, но Лааши все равно ухватил его за руку, повел за собой. Ладонь у него оказалась широкой, теплой и неприятно влажной.
Прошли белый, похожий на больничный, холл, зашли в маленькую комнату с рядом кнопок. Акайо уже знал, что это называется “лифт”, и в зависимости от того, на какую кнопку нажать, можно выйти на разном этаже. Он даже примерно представлял себе работу этой комнатки, но все равно она казалась ему чем-то вроде волшебных ворот легендарного героя Отиса.
Коридор оказался очень длинным, одинаковые двери отличались только табличками с цифрами и именами. На одной такой поверх металлической таблички была приклеена бумажка с выведенной красивым округлым почерком надписью: “Лааши и Гааки Н’Гаар”. Сквозь щели просачивался сладкий запах свежего хлеба и чистой одежды. Лааши открыл дверь маленькой металлической карточкой, и вошел, потянув за собой Акайо.
Они оказались сразу в большой комнате, которую Акайо затруднился бы назвать. Здесь было сразу все - диван, стол, кровать, кухонная мебель… Спиной к ним у плиты пританцовывала длинноволосая девушка - наверное, это и была Гааки.
- Ты сегодня рано, - сказала она не оборачиваясь, и Акайо накрыло странным ощущением, будто логика событий и реальность перестали сочетаться друг с другом. Лааши, почему-то не разуваясь, подошел к жене, обнял ее… Его. Гааки повернулся и оказался мужчиной. Акайо моргнул, пытаясь скрыть смятение, наклонился, чтобы снять сандалии. Он прокручивал в голове все, что говорил продавец - что живет с Гааки, что Гааки его убьет, если ему продадут раба... Впрочем, разгадка пришла быстро. Акайо решил, что все неправильно понял, и они просто друзья, даже, должно быть, кровные братья, породнившиеся после какого-нибудь особого события. Тогда понятно и почему они живут вместе, и почему Лааши может подходить к другу со спины и обнимать его.
- О, гость! Тот самый кайн, да? Эй, разуваться не надо, на улице чисто же!
Акайо нерешительно поднял голову. Рядом с ним присел на корточки Гааки, протянул дружелюбно руку. Акайо припомнил, как пожимали друг другу руки медсестра и господин Сааль, и попытался повторить этот жест. Гааки широко улыбнулся, вставая:
- Неплохо для первого раза! Лааши меня еще днем предупредил, что привезет тебя, так что ужин я приготовил на троих.
Акайо усадили на странную конструкцию из изогнутого листа непонятного материала, на тарелку со сковородки шлепнулся толстый кусок жареного мяса. Гордо улыбнулся Лааши:
- Настоящий стейк! Гааки у меня мастер по части жарки диких кабанов! - Гааки при этих словах покраснел и хлопнул друга по голове ярко-розовой лопаткой, которой до того раскладывал стейки. На желтых волосах остались капли жира, которые Лааши, смеясь, попытался стереть мягкой белой бумажкой.
Акайо, косясь на то, как Гааки режет свой стейк, постарался действовать так же. И понял, что нож, которым можно легко разрезать мясо, можно разрезать и его самого.
- Эй, с тобой все хорошо?
Гааки смотрел на него озабочено, Акайо медленно кивнул, продолжив резать стейк. Кивнул в ответ еще на пару каких-то вопросов, сконцентрированный на плане.
Его хотели оставить здесь спать. Нужно было запомнить, куда положат ножи. Нужно было сделать так, чтобы в больницу его доставили не скоро.
Тут план забуксовал. Чтобы все получилось, дом должен был быть пустым.
Акайо понимал, как легко сделать это, но все равно будто натыкался на непреодолимую преграду в размышлениях.
Наконец, ему удалось превратить ощущение неправильности собственного плана в подходящие слова.
Если он убьет этих людей, чтобы завершить свое дело, это будет бесчестно. Хоть он и кайн, а они эндаалорцы, они не ожидали нападения. Не считали его врагом.
Он впервые проговорил это в своей голове. Эндаалорцы, ни один из них, ни мгновения не считали его своим врагом. Даже поверженным или плененным врагом. Он был для них скорее чем-то вроде зверушки, по глупости повредившей лапу. За которой надо присматривать, чтобы этого не повторилось. Которой нужен был хозяин просто потому что она - зверушка.
“Безобидная зверушка”, безжалостно исправился он.
Для этих людей, строящих огромные дома, создающих невиданные машины, вся армия ясного императора была всего лишь стаей безобидных зверушек.
Его потрясли за плечо. Рядом с обеспокоенным лицом сидел Гааки.
- Эй, Акаайо, что с тобой? Я же вижу, что тебе плохо.
Акайо сглотнул, не отрывая взгляда от тарелки. Стейк на ней был разрезан на такие крохотные части, что его следовало бы есть ложкой. Акайо разжал будто ставший чужим кулак, выпустив острый, такой острый, такой близкий нож. Узкая полоска стали упала на стол, зазвенев плохо сделанным колокольчиком. Соскользнула на светлый пол, дрожа и пуская блики. Затихла.
Побледнело доброжелательное лицо Гааки. Лааши невыразительным голосом попросил Акайо встать, подвел к разложенному дивану, предложил прилечь. Отошел, не выпуская из рук поводок, который легко удлинялся, пока тот, кто его держал, этого хотел.
Акайо лежал, глядя в потолок. После накатившей на него волны, в голове не осталось связных мыслей, только какие-то ошметки вроде тех, что иногда выносит на берег после кораблекрушения.
Женщина, которая починила бокс, была по-своему права. Но принять то, что всю жизнь ему врали, было гораздо сложней, чем вонзить меч себе в живот.
Шепотом ругались хозяева дома. “Дурак, он же кайн, только-только из армии, таким даже ручку не дают!” “Ты бы предупредил хоть, я-то откуда знал?! Ты бы еще бомбу домой притащил!”
Кажется, им все-таки было страшно. Так же страшно, как людям, которые внезапно поняли, что принесли из леса тигра, приняв его за домашнюю кошку.
Акайо вдруг подумал о том, что кровных братьев здесь, наверное, нет. Точно так же, как нет традиции есть палочками и носить широкую многослойную одежду. Он приподнялся, заглянув за спинку дивана.
Лааши и Гааки целовались, сидя рядом за столом.
Акайо смотрел на них несколько мгновений, затем снова лег. Его разум хотел просто положить этот свиток на полку, но Акайо заставил себя не делать этого. Постарался вспомнил все, что когда-либо слышал о том, чтобы мужем и женой были мужчины.
Вспоминалось мало. Такого просто не бывало. Семья - это для рождения детей, жена должна подчиняться мужу, как все женщины подчиняются мужчинам. Мужчина в роли жены - это неестественно, это попросту невозможно.
Как и женщина, чинящая сложный механизм и дающая советы стоящему выше нее по рангу. Да и вообще женщина, дающая советы мужчине...
Думать обо всем этом должно было быть страшно. Это ведь разрушало какие-то фундаментальные основы, правила, по которым жила империя. Наверное, он испугался бы всего, что увидел в этом доме. Если бы вообще мог испугаться сильнее, чем сейчас.
Акайо медленно перевернулся на бок, свернулся клубком. Он спал так в детстве, до того, как ему сказали, что воины императора должны спать на спине и держать руки над покрывалом. До того, как его начали учить быть хорошим солдатом.

***

Он проснулся и сел раньше, чем Лааши коснулся его плеча. Тот тут же отдернул руку, вымучено улыбнувшись.
- Доброе утро! Нам на работу пора. Перекусим сейчас по-быстрому…
Они позавтракали парой сооружений из двух ломтей хлеба, между которыми топорщились зеленые листья. В высоких, неестественно прозрачных стаканах пузырилась какая-то жидкость, слишком сладкая, чтобы утолять жажду. Гааки еще спал, с головы до ног замотавшись в покрывало, только волосы разметались по подушке. Акайо заметил, какие взгляды то и дело бросал на него Лааши, и тихо спросил, подавляя желание спрятать вопрос за цветистым стихом:
- Ты теперь боишься?
Лааши подавился и закашлялся. Акайо ждал ответа, не шевелясь.
- Ну ты и вопросы задаешь, парень… - наконец выдавил Лааши, запустив пальцы себе в волосы. - Я вообще-то с кайнами каждый день работаю, и нет, не только с рабами. Вы нормальные парни в целом… Просто…
Он замолчал, не зная, как продолжить. Акайо безжизненным голосом подсказал:
- Ты давно не видел таких, как я.
Лааши принужденно засмеялся.
- Вроде того, ага… Иногда ты вроде человек как человек, а иногда я на тебя смотрю, и вижу… - он замялся, подбирая сравнение. Акайо молчал, желая услышать то, что на самом деле думает этот человек, а не подтверждение своих мыслей. - Ну… О! У вас мечи такие есть вроде, длинные, изогнутые. Красивые, обалдеть. И острые. Такие острые, что неловко рукой двинешь, и все, нет руки.
Акайо опустил голову. Меч? Он выглядит так? Раб, которого можно продать, которого водят на поводке, который боится спать в боксе?
Он понял, что вот-вот рассмеется, не веря услышанному, и вместо этого откусил еще кусок хлеба, зеленых листьев, и спрятанной между ними котлеты. Прожевал, запил неприятной водой, щиплющей небо. Наверное, эта еда считалась здесь вкусной, во всяком случае, Лааши поглощал ее с видимым удовольствием. Акайо предпочел бы миску рассыпчатого риса, которым кормили в армии всех, от солдат до генерала.

***

На рынок они приехали быстро, но не так, как вчера. Возможно, потому что Лааши пожалел его. Акайо было противно и от этой мысли, и от самого себя. И, по правде говоря, от всего, что составляло генерала Акайо. Ему было неприятно думать об этом, но он все равно думал, и презирал себя за то, что он себя презирает. Эти мысли были похожи на колесо повозки, которое раз за разом проезжает по одному и тому же месту, сминая траву, превращая ее в дорогу, а затем размазывая эту дорогу в грязь.
Они добрались до платформы как раз тогда, когда к ней подъехал кар с остальными рабами, а кроме него - сияющая белизной машина с рисунком тигра на боку. Тигр разорвался посередине открывшейся дверью, из которой торопливо выскочил человек-табуретка, подал руку женщине, выходящей следом. Она только фыркнула, выбравшись без его помощи, глянула на еще не поднявшихся на платформу рабов. Спросила сердито, отбрасывая с лица тонкую прядь, выбившуюся из высокой прически:
- Я недостаточно ясно выразилась?! Мне абсолютно все равно! Девять мужчин, не детей и не стариков, больше никаких требований.
Господин Сааль натянуто улыбнулся и протянул руку. Лааши почтительно вложил в нее поводок Акайо.
- Этот подойдет?
- Слушайте, вы издеваетесь? - на ее впалых щеках вспыхнули, будто фейерверк, злые красные пятна. - Да, подойдет! Сколько раз мне повторить, что меня устроят любые рабы?
- Простите, госпожа ученая. Одну секунду.
Акайо отрешенно смотрел, как человек-табуретка делает что-то со своим телефоном, кричит. Как приезжают и уезжают маленькие двухместные машины со всех концов рынка. С одной из таких столкнули совсем молодого юношу, и Акайо закаменел, узнав знаменосца своей армии. Маленького, худого, с еще по-детски мягкими чертами. В памяти всплыло его имя - Тетсуи. Два иероглифа, один означает будущее, второй - железо. Хорошее имя, обещающее силу. Все в армии верили, что такое имя у знаменосца - это добрый знак. Акайо отвернулся. У него тоже было говорящее имя. Тоже “добрый знак” для молодого генерала. Какая разница, как назвал его отец, мечтавший о военной карьере хотя бы для сына, если не для себя? Имя ведь не дает ни ума, ни силы, а одни только вера и прилежание не могли спасти слишком маленькую и плохо вооруженную армию.
У платформы наконец выстроилось девять человек. Даже Акайо было понятно, как их выбирали. Если женщине все равно, кого покупать, ей продадут самых бесполезных, проблемных, ничего не умеющих.
В империи проходящие мимо кадеты избили бы господина Сааля бамбуковыми палками за такую торговлю. Здесь никому не было до этого дела. Покупательница даже не смотрела на тех, кого ей собирались продать - была слишком занята своей коробочкой, той, которая умела становиться листом бумаги. Видимо, то, что показывала коробочка, женщине не нравилось, так как она все время сердито хмурилась и фыркала. Когда девять рабов было выбрано и господин Сааль назвал сумму, она только мельком глянула на них и подала свою карточку, с помощью которой здесь проводили все расчеты. Ей передали целый букет поводков, она только поджала губы:
- Наконец-то! Все, залезайте в машину. Мы должны быть у института через полчаса!
С некоторой заминкой, но они погрузились в тигриную машину. Женщина села вперед, отгородившись от своих рабов темным стеклом. Машина сорвалась с места, Акайо обернулся, провожая взглядом быстро удаляющуюся платформу, оставшихся там рабов и Лааши, который вдруг вскинул вверх руку, помахал уезжающим.
Акайо отвел глаза. Ему на секунду стало жаль, что если уж ему суждено было быть проданным, его не продали этому странному эндаалорцу, который, несмотря ни на что, считал, что Акайо похож на меч.

***

Через бесконечное число крутых поворотов и рывков, когда все, кто не успел вцепиться во что-нибудь, падали друг на друга, машина остановилась. Хлопнула дверь, Акайо успел еще увидеть, как мелькнула в проеме узкая юбка, пробежали по оказавшимся прямо около машины ступенькам некрасивые худые ноги в неудобной даже на вид обуви. Из второй двери вышел водитель, прислонился к машине, отдыхая. Рабов никто выпускать не собирался, и они сидели, уставившись кто в окна, кто себе в колени. Акайо заметил, как они похожи - с типично имперскими чертами, суровыми выражениями лиц и короткими, едва начавшими отрастать волосами. У многих за ушами виднелись витые трубочки переводчика, шею Тетсуи охватывал ошейник-модулятор. Сам Акайо уже привык обходится без них, поняв, что большую часть тех слов, которых он не понимает, переводчик ему все равно не объяснит - излишне старательная вещь превращала эндаалорский краткий и емкий "кар" в "самоходную повозку большого размера для перевозки людей в достаточно удобных условиях", и за это время Акайо успевал запутаться и потерять смысл фразы.
Он впервые подумал - их ведь купили с какой-то целью. А он так и не узнал, какую работу должны были выполнять люди, продаваемые человеком-табуреткой. Люди, многие из которых, похоже, даже не умели говорить на местном языке.
Зачем они нужны этой женщине?
Акайо чуть пригнулся, заглядывая в низкое окно, пытаясь рассмотреть дом, в котором скрылась их покупательница. Над прозрачными дверями вилась длинная надпись на эндаалорском, и ему пришлось потратить немало времени, разбирая мелкие символы здешнего алфавита.
В начале обучения он с трудом привык к тому, что здесь каждый символ передает лишь один-единственный звук, а не слово, не смысл, и даже не слог. В результате каждое слово можно было составить одним-единственным способом, без каких-либо вложенных смыслов, традиционных для империи, где можно было смертельно оскорбить человека, использовав для записи его имени не те символы, хотя звучание от этого и не исказилось бы. Но главной проблемой для Акайо сейчас было то, что каждое слово в эндаалорском состояло из целого десятка значков, каждый из которых ему предстояло рассмотреть, щурясь в затемненное окно машины.
Когда у него наконец получилось прочитать, перечитать трижды, но ничего не понять из названия "Научно-исследовательский институт генетических и исторических связей Праземли и Терры-34", водитель успел отойти от машины, бросив открытую дверь, вернуться, съесть какую-то еду из прозрачного пакета. Теперь он курил странную металлическую трубку, пуская в воздух облачка, больше похожие на пар, чем на дым. Акайо пытался вычленить из надписи понятные части - наука, исследование. Но что такое “генетические связи”? Он понимал, что просто выкинуть незнакомые слова не выйдет, хотя бы потому, что историю здесь изучали даже не Эднаалора, и не Кайна, а какой-то Праземли и Терры. Он о таких местах никогда не слышал.
И это все равно не отвечало на вопрос, зачем кому-то в такой спешке покупать девятерых рабов. Насколько Акайо знал, историю по людям изучать невозможно. Или именно за изучение истории в людях отвечало непонятное словосочетание?..
Он мысленно свернул этот свиток, положил на самую высокую полку в своем сознании, пометив яркой синей печатью - неизвестное знание, вернуться позже. Вернувшись из библиотеки разума, посмотрел на остальных.
Рабы сидели почти не шевелясь, так тихо, что слышно было, как свистит металлическая трубка водителя, когда он с силой втягивал через нее воздух. Двигались только глаза - люди бросали друг на друга быстрые взгляды, рассматривали лица, руки, кто как сидит. Акайо узнал, кроме Тетсуи, еще двух своих бывших солдат. Имена тут же сами всплыли в памяти, как и положено - генерал ведь должен был знать каждого рядового. Маленький знаменосец, увидев его, несколько секунд не мог отвести взгляд, даже рот приоткрыл от изумления. Затем опомнился, отвернулся, вернув на лицо маску примерного имперского солдата. Джиро, второй сын не самого большого рода, смотрел на Акайо недоверчиво, будто не веря тому, что видит. Иола, каждый день просыпавшийся до гонга, чтобы потренироваться еще немного, не смотрел ни на кого вообще. Судя по каплям пота, блестевшим на гладком лбу, он занимался своим любимым делом - тренировался в мысленном додзе с воображаемым противником. Хорошее занятие, если приходится долго ждать, но внимание при этом не требуется.
Акайо перевел взгляд на свои руки. Закрыл глаза. Представил себе старый родовой клинок, висевший когда-то над циновкой отца. Который больше ста лун назад вручили молодому, подающему надежды сыну.
Он мысленно положил блестящую полосу стали себе на колени. А дальше телу оставалось лишь повторять череду напряжений и расслаблений, соответствующую длинной изнуряющей тренировке, которую он собирался провести.

***

Акайо успел завершить около тридцати хороших мысленных боев, когда услышал, как открылась дверца машины, и очень злой женский голос потребовал:
- Выходите!
Он выбрался на улицу первым, выпрямился, стараясь не щуриться. После полумрака мысленного додзе дневной свет резал глаза.
У машины собралось несколько человек, которые сейчас с сомнением смотрели на выбирающихся на свет рабов. Акайо узнал среди них учительницу, ту самую, которая не стала торговаться о его цене, сказав, что с такой характеристикой в институте не место.
Купившая их женщина ждала, недовольно похлопывая себя по бедру свернутым листом снежно-белой бумаги. Когда все вылезли, она обернулась к остальным эндаалорцам:
- Ну? Девять человек, за чье благополучие я отвечаю. Все в соответствии с требованиями!
Учительница покачала головой.
- Таари, ты же знаешь, этого не достаточно. Ты хорошо сделала, заведя гарем, но пока про их благополучие говорить рано. Давай поступим так. Ты сейчас вернешься вместе с ними в свою лабораторию, дополнишь работу по нашим советам. Социализируешь этих юных кайнов, чтобы они хотя бы понимали, где находятся и как им дальше жить. А через три месяца подашь бумаги сразу на докторскую диссертацию. Договорились?
Покупательница, названная Таари, во время монолога медленно наливалась краской, так что к последним словам напоминала оттенком кожи лотос в закатных лучах. Акайо ожидал, что она возмутится и откажется, но она только прошипела сквозь зубы:
- Договорились, доктор Л’Гури. - И резко приказала, обращаясь уже к рабам: - Садитесь!
Они полезли обратно. Эндаалорцы отвернулись, занятые обсуждением чего-то своего, покупательница врезала худым кулаком по крыше машины так, что та качнулась. Акайо успел прикрыть железный верх проема ладонью, в которую тут же врезался лбом Тетсуи, как раз пытавшийся сесть внутрь и потерявший равновесие. Выровнявшись и не поднимая взгляда, бывший знаменосец разбитой армии нырнул в машину. Следующий человек медлил, Акайо мельком посмотрел на него и тут же опустил глаза.
На него удивленно смотрели все. Эндаалорцы, покупательница, остальные рабы - все.
Акайо наклонился, сел на сидение, подвинулся ближе к Тетсуи, освобождая место следующему.
Он не понимал, почему на него так уставились. И еще сильнее не понимал, почему другие, тоже видевшие, что мальчишка падает, не попытались ему помочь.

***

В этот раз они ехали еще дольше, но медленней. За окнами промелькнули высокие дома, начали появляться деревья. Акайо поймал себя на том, что соскучился по живой зелени - в Империи она была повсюду, а здесь он за все прошедшие дни не встретил и травинки. Машина мерно покачивалась, водитель и Таари курили в окна, так что казалось, будто у машины отрасли дымные усы, как у легендарного дракона. Акайо бездумно следил за то появляющимися, то исчезающими белыми прядями, взгляд проскальзывал, ни на чем не останавливаясь. Так уже было. Он ехал точно так же, зажатый между другими юнцами, покачиваясь на куда более жесткой лавке, чем сейчас. Тогда мимо проскальзывали знакомые с рождения дома, уходили вдаль, собирались на горизонте едва различимыми черточками. Падали за край мира. Белые стены и красные крыши, желтые колокола и черные колонны семейных храмов - все оставалось в далеком детстве, из которого уезжал молодой кадет Сугавара Акайо.
Откуда он уезжал сейчас? Родина осталась далеко позади, Империя медленно стиралась в нем, как когда-то стирался родной дом. Уходили в прошлое привычки, знания, люди… Хотя нет. Снова несколько человек из прошлого осталось рядом - рядом с ним, их генералом, тем, кто должен был вести их. Кто невольно привел их сюда. На рынок. В эту машину. И не важно, что он этого не хотел, что сам оказался здесь же. Если бы он был один, он бы это бы пережил, как-нибудь пережил. Но эти три человека, которые знали его другим… Чье доверие он не оправдал.
Машина остановилась. Акайо мысленно поймал тяжелый стальной шарик, состоявший из вины и сожалений, что катался в его разуме, причиняя тупую вязкую боль. Сказал себе: “хватит”. В свой черед вышел на зеленую лужайку перед странным асимметричным домом. Белым. С красной крышей.
Он заставил себя выкинуть из головы глупое сравнение.
К машине торопилась потрясающе необъятная женщина с такой темной кожей, будто она работала на солнце всю жизнь. Акайо показалось, что толстуха сейчас собьет худую Таари, но та остановилась в полушаге от нее. Выдохнула:
- Защитилась? - и сморщилась, как обиженный ребенок, когда Таари отрицательно мотнула головой.
- Нет. Авани привязалась, хочет, чтобы я различия нашла. Различия! Какие, дыра, различия, если они действительно идентичны?! Да еще эти требования... “Про их благополучие говорить рано”, бла-бла-бла… - женщины обнялись, так что Таари практически утонула в обширной груди. Вздохнула судорожно, выпрямилась - ровная как палка, внезапно похожая на своих рабов. Попросила служанку, передавая ей поводки: - Слушай, устрой этот бамбуковый лес хоть куда, а? Чтобы я до вечера никого не видела.
Таари ушла, закрылась толстая деревянная дверь. Водитель вместе с машиной тоже исчез, оставив девятерых рабов наедине с монументальной служанкой. Та обвела их взглядом, фыркнула:
- Ну как есть лес, правильно госпожа Таари сказала. Ладно, юные кайны, пошли, что ли, на кухню. Расскажу хоть, зачем вас купили, - засмеялась, будто пошутила. Еще раз оглядела девять одинаково ничего не выражающих лиц, мотнула головой, так что короткие крутые кудри, топорщащиеся вокруг ее головы, закачались. - Н-да. Бедная ваша хозяйка!

В дом они зашли с бокового входа, через такую низкую дверь, что пригибаться не пришлось только Тетсуи. Комната была не высокой, но очень светлой - стены, потолок, даже шкафы, стол и стулья были выкрашены в белый цвет. На их фоне бросались в глаза деревянный пол и отдельные яркие вещи - красные подушки на стульях, черная вешалка у двери, синяя ваза на столе. Приятно пахло чем-то сладким - не то выпечкой, не то цветами. Акайо услышал, как служанка бормочет:
- Светлые духи, девять сразу, ну куда это вообще годится… Ладно.
Она села за стол, сплела пухлые пальцы, упершись локтями в столешницу. Сообщила:
- Меня зовут Нииша Б’Хатта. Управляющая этого дома уже много-много лет, - она махнула рукой стоящим вокруг рабам, - Садитесь, чего торчите, будто на плацу… - И тут же встала сама: - Для начала давайте-ка я вам поводки заменю. Неудобно же с этими лентами везде таскаться, да и вы теперь личные рабы, а не общественные. Неприлично без домашнего ошейника ходить.
Акайо оказался от нее дальше всех, и прежде, чем неприятно холодные руки коснулись его шеи, увидел, как она застегивает узкие черные ошейники на других. Белые ленты поводков повисли на вешалке, странно гармонируя с обстановкой. Нииша снова села во главе стола, оглядела всех. Усмехнулась:
- Приученные, ишь ты! Ну хоть сбежать сразу не пытаетесь, и то ладно.
Акайо удивленно моргнул, бросил взгляд на других, которые точно так же недоумевающе посмотрели на него. Никому из них идея побега в голову не приходила. Умереть - да, это было бы правильно. Но сбежать… Куда? В Империю, где их уже с почестями похоронили? В джунгли, чтобы стать дикарями? Да и вообще, бежать без подготовки, не выяснив, где они…
- Ой-ой, надо же, задумались! - засмеялась, всплеснула руками Нииша. - Поздновато задумались. Попытаетесь отойти от дома за пределы видимости - ошейники вас остановят и подадут сигналы на домашний терминал. Вы их не снимете, даже не пытайтесь - срезать их невозможно, управление там по отпечатку… В общем, пожалуйста, не доставляйте мне и вашей хозяйке проблем с попытками побега.
Выдав эту тираду, она пожевала губы. Спросила:
- Вы вообще знаете, что вы в теории делать должны?
Все промолчали. Нииша вздохнула.
- Кошмар. О гаремных отношениях хоть слышали?
Акайо кивнул, вспомнил, что это слово уже мелькало - “хорошо, что ты завела себе гарем”... Его сердце ухнуло куда-то в черные глубины тошнотворного ужаса, а разум продолжал хладнокровно разворачивать свиток.
“Гаремные отношения - вид отношений между двумя и более людьми. В отличии от равных отношений, могут существовать только между свободным человеком и рабом. Раб при этом выполняет все приказы своего хозяина. Как правило, но не ограничиваясь, эти приказания касаются…”
Ему в руки впихнули стакан воды, он выпил залпом, закашлялся. Поднял взгляд. Напротив еще несколько человек с побелевшими лицами сжимали уже опустевшие стаканы, между Акайо и его соседом стояла, усмехаясь, Нииша.
- Вот, сразу видно, кто в школе хорошо учился. Для остальных поясняю - все в гареме становятся номинальными мужьями своей хозяйки и должны выполнять любые ее желания. В общем, у вас в империи все жены на таких правах живут, разве нет?
Теперь исказились лица и у остальных. Джиро выглядел так, будто его вот-вот стошнит, Тетсуи смотрел с совершенно нечеловеческим ужасом. Подошедшая Нииша погладила его по голове, и мальчик сжался, закаменел под ее рукой. Она вздохнула.
- У меня для вас хорошая новость. Таари вы как постельные рабы не нужны совершенно, - никто из них не позволил себе облегченного вздоха, но видно было, что многие расслабились. Нииша поощряюще улыбнулась, объяснила: - Ей просто для работы нужно, чтобы вы вписались в нашу систему. Хотя бы выглядели как нормальные люди, а не каменные статуи или перепуганные зверьки.
Акайо, уже совершенно перегруженный новостями, просто запомнил эти слова, принял как данность. Он еще не решил, является ли это сообщение успокоением или тем самым худшим, к которому всегда нужно готовиться.
- Вам всем наверняка есть о чем подумать. Можете свободно гулять по дому, только в закрытые двери не ломитесь. Завтра я придумаю, чем вас занять, чтобы не скучали и глупостями не маялись.
Нииша выпроводила их из кухни. Кто-то так и замер в коридоре, не зная, что делать дальше, кто-то куда-то пошел. Акайо тоже пошел, не выбирая дороги, просто желая остаться один. Набрел на маленькую комнату, полную шкафов и книг. Аккуратно закрыл за собой дверь, сел на пятки спиной к ней.
Ему нужно было разобраться во всем, что на него свалилось. Номинально он стал рабом в гареме. Постельным рабом. Личной проституткой. А так как пока то, что он видел, не противоречило тому, что в империи знали об ужасной развращенности их врагов, Акайо действительно жутко было думать о возможных приказах.
Но их купили не для выполнения каких-то извращенных желаний. Их хозяйка, похоже, была совершенно ледяной женщиной, и гарем ей был нужен лишь для выполнения каких-то странных требований ее работы. Которые, в свою очередь, предполагали, что они “впишутся в систему”. Станут такими, как та женщина на рынке. Будут считать, что быть рабом - это удача.
Но разве не он сам недавно думал о том, что та женщина была права?
Акайо заставил себя сделать несколько глубоких вдохов. Да, он узнавал новое. Да, его мнение менялось, он мог это проследить. Ему уже не казалось правильным умереть, что само по себе ясно показывало, какого большого успеха добились эти люди. Он перестал быть верным солдатом Ясной империи. Но это все еще не значило, что ему здесь нравилось. Что он становился эндаалорцем. Что он вообще мог стать эндаалорцем.
До этого момента ему просто давали знания, и он, размышляя о них, становился другим. Разве не точно так же он учился и раньше?
Мог ли он остаться Акайо, даже если перестанет думать как имперец?
Он ведь все равно уже перестал.
За дверью раздались шаги, настолько тихие, что их выдало только то, как босые и слегка влажные ступни приклеивались к чистому полу. Акайо встал, прислушиваясь. Он был уверен, что сделал это бесшумно, но человек за дверью отступил. После недолгой тишины босые ноги прошлепали назад, уже не скрываясь.

***

Когда через несколько часов Нииша нашла его, Акайо сидел на полу и читал первую попавшуюся книгу. Это была детская сказка о человеке, который оказался на необитаемом острове. У Акайо постоянно было ощущение лживости истории, и когда Нииша, увидев, что он читает, достала из другого шкафа книгу с точно таким же названием, но в два раза толще, все встало на свои места.
- По-моему, ты уже достаточно взрослый мальчик, чтобы читать Робинзона без сокращений, - улыбнулась она и подмигнула. - К тому же, ты так хорошо себя вел, что определенно заслуживаешь награду.
Как выяснилось за ужином, награду заслуживали не все. Нескольких человек управляющая просто отчитала за попытку сбежать, других, кто попытался поломать что-то в доме, заставила прислуживать за столом. Когда Джиро проигнорировал ее приказ, она шлепнула его по попе, как маленького ребенка. Бывший солдат пошел пятнами, замахнулся… И замер, не ударив. Нииша ткнула пальцем ему в лоб:
- Ужасный мальчишка! Все видели? Ошейник блокирует мышцы при любых признаках агрессии. Не повторяйте ошибок Джииро, пожалуйста.
Большинство отвернулось. Акайо краем глаза следил, как Нииша, ворча, нажимает на что-то в ошейнике непокорного раба, и Джиро сначала выпрямляется, кукольно вытянув руки по швам, а затем отмирает.
После ужина она отвела их в личные комнаты. По сравнению с остальным домом, где большая часть мебели сливалась с цветом стен или пола, общая комната гарема пестрела красками. Разноцветные стены - три бежевые, одна темно-синяя, цветастый ковер на полу, яркие подушки, разбросанные тут и там. Они вызывали странные ощущения, будто были клоками пыли в заброшенном доме. Их словно смели в углы, где они создали собственный пылевой мир. Отличия были в масштабах - у некоторых стен подушки собирались в настоящие горы и доходили до пояса, и в цветах - от красочности быстро начало рябить в глазах.
Спальни, к счастью, были менее пестрыми.
- Вот тут вы и будете жить, - сообщила Нииша. - Пока я вас запру, не хочу среди ночи бегать и собирать чьи-нибудь парализованные тела. Спокойной ночи, мальчики!
Они проводили ее взглядами, кто-то спокойными, другие - злыми. Акайо тут же ушел в свою комнату. Посмотрел на огромную кровать. На дверь в дальней стене - она, видимо, считалась потайной, но щели по ее краям все же слишком отличались от щелей между декоративными плитками, которыми была обклеена часть стены. Лег на пол так, чтобы кровать отделяла его от подозрительной двери. Ковер не был похож на татами, но ложиться на более чем двухспальную кровать, словно жена в ожидании мужа, он не собирался.

***

Следующий день начался со звона, до того похожего на звон гонга, что в первое мгновение Акайо всерьез решил, что события последних лун ему приснились. Сел в темноте, дернулся вправо, где всегда лежала одежда… Налетел плечом на деревянный борт кровати и только тогда очнулся. Медленно зажглась лампа на потолке, рассчитанная, видимо, на то, что жилец неторопливо разлепит глаза, понежится среди одеял и только потом изволит встать. Акайо вышел за дверь раньше, чем свет успел окончательно включиться.
В общей комнате уже были остальные. Некоторые, похоже, здесь и заснули, пара человек каменно стояли у порога. Около одного из них возился Иола, нащупывая в ошейнике кнопку выключения. Акайо вспомнил, что этот гигант, хоть и не умел и почему-то не мог научиться писать, обладал отменной памятью. Странно, но несмотря на наверняка идеально правильные манипуляции, ошейник не поддавался.
- Доброе утро! - Нииша ловко проскользнула в дверь. Акайо недоумевал, как у нее получается, при ее размерах, именно проскальзывать, а не таранить и не воздвигаться. - О, очередные статуи. Ну-ка брысь, я ж сказала, по отпечатку… То есть никто, кроме меня и Таари вашими ошейниками управлять не могут.
Иола слегка нахмурился, думая. Аппаратов для перевода на нем не было, но, похоже, сформулировать свои мысли на эндаалорском ему было трудно.
- Если опасность? Так стоять… Может быть опасно. Всю ночь.
Нииша только отмахнулась:
- Если бы им стало по-настоящему плохо, ошейники бы не только отключили блокировку, но еще и спасательную бригаду с пожарными и реанимацией вызвали.
Это прозвучало очень странно. Акайо, вдруг почувствовавший себя канатоходцем, осторожно совместил в голове новый факт со всеми предыдущими. В его мысленной библиотеке ударил гонг. Из двух свитков родился третий, пока без текста, лишь с заголовком.
Слово “раб” в эндаалорском - точная калька с имперского, до последнего звука.
Но какой они в него вкладывают смысл?
Он размышлял над этим весь день, увлеченно подмечая мелкие детали. Ему и раньше нравилось учиться, но впервые Акайо открыл, или, вернее, переоткрыл для себя новый способ делать это. Наблюдение. Он успел освоить сравнение полученных знаний, умел находить в них противоречия и, хоть это и бывало очень страшно, умел признавать, что часть того, что он знал, оказалось ложью. Теперь он учился создавать свои собственные знания.
Если бы он писал эндаалорско-имперский словарь, как бы было описано слово “раб”? Как бы оно вообще переводилось?
День начался, протек через некоторую череду событий, во время которых он освоил использование водопровода, самозакипающего чайника и местную традицию варки чая. Варить чай здесь не умели. Акайо еще не знал, можно ли сказать об этом Ниише, и предпочел промолчать. Остальные рабы мелькали где-то на краю разума, Акайо старался не задерживаться на них в своих мыслях. Это было бы так же бесполезно, как расчесывать язву. Для наблюдения ему вполне хватало самого себя.
Когда вечером он закрыл за собой дверь в комнату, в чистом свитке появилась первая строчка. “Раб - это человек, выполняющий домашнюю работу”. И множество пометок, требующих уточнения - верно ли это для всех рабов или только для гаремных, всю ли работу могут выполнять рабы, или до какой-то их не допустят. А главное - ведь до того, как в этом доме появилось девять молодых кайнов, со всеми этими заботами справлялась Нииша. Тогда разница между рабом и слугой только в том, получает он за свой труд деньги или крышу и стол?
Акайо стоял в комнате, и пробовал на вкус слово “своей”. Насколько считалось, что комната ему принадлежит? И как это вообще можно было определить? Вероятно, если бы он что-нибудь здесь повредил, ошейник остановил бы его, а Нииша отчитала и придумала неприятную работу.
Когда-то давно, в детстве, у него были татами, бамбуковый меч и личная пиала. Если бы он сломал что-нибудь из них, он был бы наказан отцом.
В армии он получил военную форму и меч, и тоже должен был содержать их в порядке...
Мысль сформулировалась, легла в свиток. Он старался мысленно писать на имперском, но вертлявые иероглифы постоянно норовили распасться на эндаалорские буквы. Будто такие кощунственные идеи просто нельзя, невозможно было записать на языке его страны.
“Раб - человек, находящийся на правах ребенка в семье или солдата в армии”.
Начала болеть голова, Акайо сел на ковер, изо всех сил сжимая виски. Мысленный свиток вырвался из-под контроля и теперь заполнялся сам, помимо его воли.
“Раб - человек, находящийся на правах ребенка. Или женщины. Или солдата. Или младшего товарища”.
Хозяин покупает раба. Покупает право контролировать его действия, право на его тело, его жизнь. Но Нииша сказала, что ошейник сам вызвал бы тех, кто мог бы помочь рабу, попавшему в беду. Конечно, ведь здесь не убивают. Здесь смерть - самое страшное, что может случиться, и считается, что никто и никогда ее не заслуживает.
Даже рабы. Даже враги.
В памяти всплывали сцены - провинившийся солдат, которого приговорили к самоубийству. Вор, над которым заносят меч. Гадалка.
В империи снисхождение, излишнее милосердие считались проявлением слабости. Для Эндаалора оно было силой.
В разум вползала, будто ядовитая змея, заключительная, самая ужасная мысль. Акайо откуда-то знал, что если позволит себе подумать ее, то граница между правдой и ложью размоется окончательно, перестроится. Эндаалор победит, и после достаточно будет лишь научить бывшего имперца пользоваться всеми местными машинами, чтобы сказать, что он полностью влился в здешнюю жизнь. И Акайо с глупым, совершенно бессмысленным упорством отгонял эту последнюю мысль, представлявшуюся ему смертельным ударом меча. Сражался пока мог, но все же, уже засыпая, проиграл.
Он подумал: “Чем тогда эндаалорское рабство отличается от нашей жизни?”

***

Он проснулся ночью от того, что кто-то подошел к его двери. Когда неожиданный посетитель постучал в дверной косяк, выдавая этим, что войти хочет кайн, еще не привыкший к тому, что двери и стены сделаны не из бумаги, Акайо уже стоял на ногах.
- Входите, - негромко пригласил он.
Морщась, вошел Джиро. Акайо понял, что обратился к нему на эндаалорском. Если бы это случилось позавчера или даже вчера, он ужаснулся бы тому, что начал говорить на этом языке как на родном. Сейчас ему было лишь немного неловко, словно кто-то застал его в момент неудачного выпада в тренировочном бою.
- Генерал, мы ждем ваших приказаний.
Джиро склонился в глубоком поклоне. Акайо с некоторым усилием поклонился в ответ - ему пришлось задуматься о том, насколько низко он должен склонить голову, если этот человек обратился к нему как к генералу. Похоже, знание о правильных поклонах успело отойти на дальние полки его библиотеки.
Смысл сказанного до него дошел чуть позже. Это было сравнимо с пропущенным ударом, когда тяжелая бамбуковая палка учителя с размаху втыкается под ребра, отбрасывая замешкавшегося ученика и выбивая воздух из его легких.
Они ждали его приказаний. Но здесь было лишь трое из его армии! Или они успели сказать остальным о генерале Акайо?
- Я разработал возможный план, генерал. Если мне будет позволено, я хотел бы представить его вам.
“Хотел”. Как бы Джиро записал это слово? Для него было три символа: праздное желание, жизненная необходимость и угроза.
Акайо заставил себя сосредоточиться. Мысли разбегались, разлетались подхваченными ветром свитками. Он ухватился за единственную подходящую. За правду.
- Я прошу тебя, Имамото Джиро, не называть меня генералом. И не говорить обо мне, как о генерале, ни в моем присутствии, ни без него.
Джиро не смог - или не захотел - скрыть свои чувства, и его разочарование прошило Акайо, будто раскаленный клинок. Бывший солдат снова склонил голову, уже куда менее почтительно, и вышел, не став дожидаться ответного поклона.
Акайо закрыл за ним дверь, опустился на ковер. Было не так больно, как он думал, но все равно тошно и горько. Он считал, что сказал правду, и это было правильно, хоть эта правда и не была такой, в какую хотели бы верить его солдаты. В какую хотел бы верить погибший генерал, от которого остался лишь раб - человек, которого желтоволосая медсестра записала как Акаайо. И этот человек не мог, не желал возглавлять побег, задуманный восторженным глупцом.

Несмотря на принятое решение и признанную в первую очередь им самим правду, спал Акайо плохо. Снилось землетрясение, частый гость его детства, и много раз за ночь он просыпался с колотящимся сердцем. Было страшно и стыдно за этот страх, и в конце концов Акайо, устав и измучившись, сел, привалившись к стене и вытянув ноги. Тускло светила лампа, запутавшаяся, спит или нет странный жилец. Хотелось пить, но Акайо не помнил, была ли вода в общей комнате, и в любом случае не хотел в нее выходить, подозревая, что наткнется на планирующих побег людей. Они могли подумать, что он все же хочет к ним присоединиться, или что он подслушивает, и оба заблуждения были бы Акайо неприятны. До него и так доносились то и дело слишком громкие голоса.
- Мы подложим под ошейник… Дерево в саду… На восходящее солнце…
Из обрывков складывался призрак чужого плана, дерзкого, как его создатели. Сделать ошейники безопасными, перелезть через забор, добраться до Империи… Акайо мотнул головой, подтянул колени к груди, уткнулся в них лицом. Ткань мускусно пахла его телом. Он не менял одежду с выписки из больницы и спал в ней же, так что с каждым днем она становилась все более неприятной и мятой.
В комнате не было окон, как и во всех помещениях гарема, и Акайо не знал, сколько времени просидел, бездумно глядя в темноту. Когда прозвучал гонг, означавший начало нового дня, он встал с радостью. Однако вместо завтрака Нииша выгнала всех в сад, велела спуститься на дно большой ямы, обложенной керамическими плитками. В руках она держала гибкую трубу с краном, из которой текла вода - пока в сторону от толпящихся внизу людей.
- Надо, конечно, вас по-человечески искупать, но для начала хоть так, - сообщила им Нииша. - А то грязные уже, ужас!
Акайо был согласен, что им стоило бы привести себя в порядок, но все равно ему странно было стоять в одежде под струями воды. Это было чем-то похоже на походное купание под водопадом, и Акайо не сразу смог понять, чем именно отличаются эти ситуации. Почему тогда, в армии, еще будучи солдатом, он с удовольствием плескался вместе с другими в ледяном озере, а сейчас ежился под теплой водой. Ответ пришел, когда Нииша выключила воду, положила на краю ямы полотенца и сменную одежду и ушла, а они, мокрые, как воробьи, попавшие в дождь, принялись вытираться и переодеваться, не глядя друг на друга.
Тогда он полез в озеро сам. И водопад просто низвергался вниз, а они ныряли в него и подзуживали друг друга. Сейчас им приказали встать в яму, и они не контролировали все происходящее даже в мелочах.
Или могли бы контролировать? Мог ли кто-нибудь из них отказаться спускаться? Могли ли они сказать Ниише сделать воду теплее или холоднее?
Акайо не был уверен в правильном ответе. И, вернувшись на кухню, прямо спросил:
- Можно больше нас так не поливать?
Нииша, что-то нарезающая на столе, сначала рассеяно кивнула:
- Можно, конечно, - а затем обернулась, удивленная. Склонила голову к плечу, оценивающе рассматривая его, улыбнулась широко и белозубо. Акайо до сих пор не привык, что этот оскал здесь считают улыбкой. - Ничего себе, парень, да ты у нас гений! Говоришь так чисто, будто год уже в Эндаалоре, а по документам чуть больше месяца.
Акайо промолчал, не зная, что ответить. Нииша, рассмеявшись, посоветовала:
- Ты если не знаешь, что сказать, плечами пожимай. Вот так, - она странно двинула плечами вверх-вниз. - Тебе рубашка-то как, не жмет?
Рубашка, верхняя одежда на пуговицах, была такой же тонкой и облегающей, как и прошлая, но уже не мешала. Акайо неловко повторил движение плечами - оно вроде бы было к месту. Нииша зафыркала, сдерживая смех.
- Да уж, с пожатием плечами тебе надо будет еще поработать! Ладно, Акаайо, садись поешь и иди-ка ты в сад. Там у дверей газонокосилка стоит, надо траву всю срезать. На ручке инструкция в картинках, не разберешься - придешь ко мне. Только цветы не скоси!
Он так и сделал - сжевал полную тарелку удивительно приятных на вкус, хоть и незнакомых ему овощей, помыл за собой посуду, нашел в саду газонокосилку. Быстро понял, что инструкция все же была рассчитана на эндаалорцев, а не на кайнов, и постарался самостоятельно разобраться, что еще нужно сделать, чтобы машинка на длинной ручке заработала. Например, что кнопка на ручке должна быть переключена на “вкл”. Таким же опытным путем Акайо выяснил, что косилка не включается, если лежит на земле, но, к сожалению, включается в перевернутом виде.
Отшатнувшись от начавших вращаться перед лицом ножей и выронив машину, он еще с минуту сидел над ней, рассматривая. Ножи были острыми. Очень острыми. Достать их оттуда было невозможно по мнению создателя косилки, но если бы Акайо все еще хотел умереть так же сильно, как раньше, его бы это не остановило. Он ясно видел - вот тут можно поддеть, взяться за нож, нажать, потянуть… Да, ладонь будет разрезана до кости, но какое до этого дело?
Значит, Нииша была уверена, что он не хочет умереть. А остальные?
Они планировали побег, вспомнил Акайо. Именно побег, а не как добраться до кухонных ножей. Хоть эти люди и считали себя верными сынами империи, они уже ими не были. Они уже мыслили иначе.
Косилка наконец заработала так, как нужно, он провел ей над землей, оставляя срезанную полосу. Приятно запахло травой, разлетелись брызги сока. Акайо поддернул чистые штаны, не желая их запачкать. Если бы на нем была традиционная одежда его родины, он бы мог просто подвязать штанины веревкой, открыв колени, но здесь такое было невозможно. Он попытался закатать их так, как Лааши закатывал рукава рубашки, и, как ни странно, у него получилось. Через несколько шагов, правда, штанины развернулись обратно, но, похоже, принцип был верный, оставалось подобрать нюансы. В конце концов, Акайо освоил оба новых дела - и закатывание одежды, и использование газонокосилки. От подобных мыслей накатывало странное отчаяние, ощущение, что он делает бесполезное. Что он слепец в темном храме, ищущий восточный колокол. Который натыкается на колонны снова и снова, но продолжает бессмысленные поиски, не зная, что на востоке колоколов не бывает. На востоке у храма только дверь.
- Пожалуйста, хватит. Ты уже замечательно подстриг тот газон.
Акайо, очнувшись, отключил косилку. Оглянулся.
На белой каменной площадке, скрытой за деревьями у стены дома, в плетеном кресле сидела Таари. Стол перед ней был завален бумагами и книгами, одну из которых она, похоже, только что захлопнула, раздраженная его присутствием.
Ему вдруг стало некуда деть руки. Он повернулся к Таари всем телом, нелепо держа перед собой косилку. Положил мешающую машину на траву рядом с собой. Поклонился. Он не знал, как глубоко было бы правильно поклониться, и остановился лишь когда смог бы коснуться земли вытянутой рукой. Замер на несколько мгновений. Выпрямился.
Она смотрела на него немного удивленно и заинтересовано. Кивнула на стоящее напротив нее кресло.
- Присядь.
Акайо повиновался. С тех пор, как он обернулся и увидел ее, в его голове появилась первая мысль.
“Почему я поклонился?”
В самом деле, почему? Он не обязан был это делать, в Эндаалоре вообще не принято было кланяться. Но почему-то Акайо это показалось правильным, даже единственно возможным - ведь он увидел Таари, когда она этого не хотела, он помешал ей. Ему не хватило бы слов на пристойное извинение в стихах, поэтому он извинился так.
- Почему ты мне поклонился?
Он почувствовал, что краснеет.
- Тростник, увидевший красоту бури, склоняется перед ней.
Она тихо засмеялась.
- Разве я - буря?
- Одно и то же облако проливается снегом, дождем, градом и молнией.
Таари оперлась локтями на стол, прямо на бумаги, наклонилась, подавшись ближе к нему. На ее очень бледных щеках играл легкий румянец.
- Вот как? А чем бы ты хотел чтобы пролилось это облако?
- Дождь, падающий на сухую землю, напоит ее. Тот же дождь, пролившийся над бушующим морем, утопит корабль.
- То есть, все зависит от ситуации, - кивнула она. - Ты прав. Осталось только выяснить, корабль ты или сухая земля.
Акайо деревянно встал. Она его не отпускала, но неважно. Он должен был это прервать. Остановиться. Перестать посвящать ей каждое слово, перестать смотреть на нее так, как сейчас смотрел. Должна была перестать биться в его голове пойманной птицей мысль: “Я - солнце, которое утонет в облаках”. Это было бы уже слишком. Так не говорят. Так не говорят вообще никогда, никому, ни с кем. Никому не признаются, пусть даже в стихах, что желают раствориться в этом человеке.
- Я Акайо. Вы позволите мне продолжить работу?
Она откинулась на кресле, помрачнев. Мотнула головой, будто тоже избавляясь от наваждения.
- Конечно. Извини, что прервала.
Таари отвернулась, вернувшись к своим бумагам. Акайо отошел к брошенной на земле газонокосилке, поднял, провел рукой по длинной рукояти, снимая налипшие травинки. Так тихо, как только мог, удалился в другую часть большого сада. Включил машину снова. И наконец позволил себе задуматься.
Что-то изменилось. Внезапно, странно и сильно. Словно он раньше не видел эту женщину, даже когда смотрел на нее. Словно раньше она была другой.
А ведь и в самом деле, была. Он только сейчас, вспоминая, смог разобрать ее нынешний облик, так поразивший его - халат, наброшенный на легкое белое платье, волосы, не собранные в строгую прическу, а свободно лежащие на плечах. Улыбающиеся, а не сложенные в злую или недовольную гримасу губы, блестящие интересом глаза - это был облик совершенно иной, удивительной женщины, не шелухи, не видимости, а самого ее сердца.
Он вдруг понял, что больше не сможет смотреть на Таари иначе. Что во всех некрасиво торчащих костях, впалых щеках, выступающих венах он уже начал видеть свою, уникальную, ни на что не похожую прелесть. Что уже привязался к ее слишком острому подбородку, слишком большим глазам, слишком длинным пальцам. Это была странная, болезненная привязанность, не имеющая ничего общего с имперской любовью к жене, основанной на уверенности, что она принадлежит мужу так же, как ему принадлежит его собственная рука. Сейчас же Акайо сам чувствовал себя той несчастной рукой, имперской женой, которая с нелепым обожанием смотрит на человека, владеющего ее жизнью. Он увидел сердце Таари, сердце, бьющееся среди знаний. Готовое ради них изменить все вокруг и измениться само. И был этим покорен, так как знал, что никогда не достигнет таких высот.
Это было действительно страшно.

***

Следующие несколько дней он старательно избегал ее, боясь снова потерять возможность ясно мыслить. Тщательно выполнял поручения Нииши, читал книги, спал. Научился готовить местный горячий и сытный завтрак - на сковородку высыпалось нарезанное соломкой мясо, переворачивалось, дополнялось помидорами, они тоже переворачивались, все заливалось тремя яйцами. Если дополнить достаточным количеством приправ, выходило довольно вкусно.
В гареме явно что-то затевалось. Он старался по вечерам поскорее пройти в свою комнату и заснуть, но все равно часто слышал то обрывки плана, то как Джиро уговаривал следующего человека поучаствовать в его затее. Уже давно никого не ругала Нииша, только косилась подозрительно на притихших буянов. Акайо думал и дальше держаться отдельно от остальных, когда одним вечером управляющая поймала его в коридоре.
- Эй, Акаайо! Слушай, Таари занята, у меня к учительству талантов никаких, а половина ребят до сих пор ни бе ни ме в эндаалорском. Подтяни их, а?
Акайо посмотрел на нее с недоумением. Она что, не видела, что для общины рабов он - пария? Нииша, видимо, не поняла, подмигнула:
- Кабинет я тебе обеспечу, явку тоже. А дальше твоя забота, как стать для них примером для подражания.
Он равнодушно кивнул, ожидая, что ему нужно будет начинать уроки прямо сейчас, но Нииша велела готовиться и не торопиться. Следующие несколько дней он не раз замечал, как она мастерски ставила рабов в неловкие ситуации из-за их незнания языка. Поручала что-то прочесть, самим разобраться, а затем даже не отчитывала, а просто демонстрировала, как разочарована их способностями. Для имперцев, у которых трудолюбие и старательность были одними из главных добродетелей, такие ситуации были настоящим мучением. Акайо наблюдал за этим три дня, постепенно закипая, пока не увидел Тетсуи, кусающего губы над несколькими коробками в библиотеке. И не выдержал, тихо подошел к расстроенному юноше, протянул руку за книгой, которую тот держал.
- Давай я помогу.
Тетсуи поднял на него глаза и Акайо удивился, не увидев в них неприязни.
Как выяснилось, Нииша поручила юноше разобрать несколько коробок с книгами, записать названия и расставить их в библиотеке - по темам и по алфавиту. Акайо не был уверен, что даже он сам смог бы справиться с подобной задачей. Но он так же был уверен, что он бы просто отказался или попросил пояснений, а Тетсуи еще не разобрался в том, что они могут делать.
К вечеру они одолели едва ли половину первой коробки. В какой-то момент Акайо, отчаявшись иначе объяснить принцип эндаалорского алфавита, нарисовал иероглиф имперского языка, а затем каждую его часть на отдельном листе и сложил их рядом, будто строчку текста.
- Видишь? Они как бы растягивают один знак, разбивают его на самые мелкие элементы.
Тетсуи наконец просиял улыбкой, поняв, а Акайо задумался. Получившиеся черточки и кружочки действительно странно напоминали эндаалорское письмо. Сходство было таким сильным, что он решил позже спросить об этом у Нииши. Впрочем, пока у него были и другие проблемы.
Уроки языка организовались будто сами по себе уже на следующий день. Коробки в библиотеке оказались очень большими, а Тетсуи, за ужином у всех на глазах без модулятора сообщивший Ниише на весьма правильном эндаалорском, что давать задачу и не давать к ней инструкцию непрофессионально с ее стороны, оказался лучшей рекламой. К концу разбора коробок в этом увлекательном занятии участвовало уже четверо рабов, в том числе Иола. Хоть с местным письмом у него было и не лучше, чем с имперским, в разговорном эндаалорском он быстро обогнал всех остальных. И именно он однажды вечером постучал в комнату Акайо, держа в руках книгу.
- Привет. Я одну книгу взял из библиотеки, думал почитать, чтобы заснуть быстрее, а половину слов не понимаю. Поможешь?
Акайо вышел в общую комнату, бросил взгляд в дальний угол, где обычно сидел Джиро. Тот смотрел на него и Иолу с неприязнью, но, заметив взгляд Акайо, отвернулся.
Оказалось, что остальные ученики уже устроились на подушках, и тоже хотели поучаствовать в чтении. Книга была знакомой, тот самый сокращенный Робинзон Крузо, и очень скоро Акайо пришлось вместо чтения пересказывать, что было в полной версии. Тетсуи предложил:
- Давай на эндаалорском, чтобы все-таки его учить.
И Акайо старательно вспоминал слова, сложные для него самого, составлял правильные предложения, заодно объясняя - подлежащее первым, сказуемое сразу за ним. До конца предложения тянуть с глаголом нельзя, так что провернуть классический трюк имперских ораторов с тем, чтобы долго-долго говорить что-то плохое, а затем резко обрубить отрицанием, не выйдет… Странно всплывали в памяти эти самые ораторы, их речи, и Акайо удивлялся, что до сих пор помнил их. Сейчас многое из их слов виделось в ином свете.
По комнатам рабы разошлись только когда Юки, пухлый парень с вечно слезящимися глазами, стал отчетливо клевать носом. Он, правда, протестовал, и просил почитать еще, но Иола, взявший на себя обязанности хозяина сбора, был непреклонен. Когда остальные разошлись, Акайо спросил:
- Зачем тебе это было нужно на самом деле?
Иола пожал плечами, одним этим эндаалорским движением ответив на вопрос. Сказал спокойно, не отводя глаз:
- Нам тут жить. Мы тут уже живем, хоть не все это понимают. Надо постараться устроиться здесь, улучшить что-то, что мы хотим улучшить. Понять, как свободными стать. А не делать вид, что все еще идет тот бой. Если в нем застрять, будешь проигрывать вечно.
Акайо кивнул. Значит, он понял правильно. Иола решил создать свой заговор, заговор тех, кто не присоединился к плану побега Джиро, а Акайо оказался их знаменем. Примером, как и хотела Нииша.

***

Даже несмотря на уроки, свободного времени у Акайо хватало. Нииша не успевала придумывать дела всем рабам и легко отпускала его читать или бродить по дому. Ему нравилось находить в комнатах новые книги, удивительно реалистичные картины на стенах, вазы с сухими цветами. Однажды он наткнулся на набор для чайной церемонии, хранящийся под стеклом, и очень удивился. Акайо подумал было, что эндаалорцы не поняли, что это, но на бумажке рядом с чайной доской все было написано вполне точно. Тогда зачем они пьют плохой, выдохшийся чай, заваривают его по пятнадцать минут, а потом еще и разбавляют кипятком?..
У него появилась идея. Еще призрачная, неоформленная и странная, в которой он не был готов признаться даже себе. Так, не признаваясь, он нашел Ниишу. Ничего не решив, спросил про чайную доску. Нииша открыла ему витрину, выдала чай, научила пользоваться термосом. Поблагодарив и все еще не завершая в своей голове фразу “я хочу сварить чай для...”, он ушел в сад. Устроился на пустовавшей каменной площадке, расставил чашки. В чайнике, завернутый в тряпочку с символом чая, нашелся хранитель чайной доски. Акайо, поклонившись ему, аккуратно вытряхнул дракончика себе на ладонь, устроил на почетном месте в центре доски. Налил в пустой чайник горячей воды из термоса, подождал несколько мгновений, настраиваясь. Перелил воду в чахай, разлил по чашкам. Взяв широкую кисть, провел ей сначала по своей ладони, смахивая пыль с ворса. Окунул кисть в чашки, отточенным круговым движением обмахнул все стенки. Деревянными щипцами подхватил сначала одну чашку, затем другую, выливая горячую воду на маленького чайного дракона, который, поразмыслив немного, снизошел и пустил пару пузырьков.
Акайо смотрел только на доску, и все же вздрогнул, просыпал несколько чайных листьев, когда на краю зрения вдруг появились худые женские ноги. Таари немного понаблюдала за ним свысока, затем села напротив - не церемонно, на пятки, как он, а по-мужски скрестив ноги. У Акайо задрожали руки. Она молча смотрела, и он старался делать все идеально. Залил горячей водой чай, тут же слил первую заварку в чахай. Принюхавшись к нежному аромату горячих чайных листьев, решил, что ее можно пить. Наполнил маленькую глиняную чашечку, с поклоном подал, не поднимая глаз. Почувствовал, как она приняла напиток из его рук. И только наполнив свою чашку, решился поднять глаза.
Таари сидела перед ним, улыбка скрывалась за поднятой чашкой. Она сделала глоток, не открывая взгляд от Акайо, чуть приподняла брови, улыбнулась чуть-чуть шире, одними губами, тонко, как кайнская аристократка. Он быстро опустил глаза. Наполнил вернувшуюся на доску чашечку, выпил наконец свою. Чай вышел чуть-чуть терпким, все же первую заварку надо было вылить. Сладковатый привкус оказался слишком резким, как бывает у не слишком хорошо сделанного чая, но все равно итог не шел ни в какое сравнение с эндаалорской бурдой. Вторая заварка вышла еще лучше. Таари пошевелилась, сменила позу. Похвалила:
- Очень вкусно получается. Жаль, в обычном чайнике так не сделать.
Акайо качнул головой:
- Можно и в обычном. Только чай надо брать хороший, много, и заваривать быстро.
Он слил остатки чая на дракончика, тот булькнул благосклонно. Таари улыбнулась:
- Какие он смешные пузыри пускает.
- Не смейся над ним, пожалуйста, - попросил Акайо. - А то чай испортится.
Третья заварка и в самом деле вышла чуть менее удачной - то ли держать надо было уже чуть дольше, то ли хранитель и в самом деле оказался обидчивым. Таари на всякий случай перед ним извинилась. Наблюдая за четвертой заваркой, спросила:
- На сколько же его хватит?
- Еще на две, наверное, - чай и в самом деле слабел, раскрываясь, отдавая все грани вкуса. Пятая заварка была уже совсем прозрачной и нежной, так что шестую он держал еще дольше. Легкая терпкость оттенила сладковатый вкус, Акайо открыл чайник, поднес его с лицу. Вдохнул запах горячих листьев, передал Таари. Та повторила его движение.
- Интересно, чай пахнет совсем иначе!
Акайо кивнул, принимая чайник назад. Вытащил листья в чашку, попробовал пару на вкус. Они оказались нежными и уже совсем не горькими, так что он предложил их Таари. Та, попробовав, улыбнулась снова.
- Никогда не думала, что чай можно не только пить, но и есть!
Акайо кивнул, не поднимая головы. Вроде бы все получилось, но он все равно чувствовал себя дураком. Он не знал, что может сказать ей, не знал, что вообще может сделать, кроме как заварить чай еще раз. Он чувствовал себя неловко и нелепо, и злился сам на себя - зачем он вообще это затеял? Почему ему так захотелось удивить ее? Попытаться показать, что умеет не только кланяться и говорить импровизированные стихи, отчаянно краснея?
Ему на макушку легла легкая ладонь, провела по коротким еще волосам, коснулась щеки. Он поднял голову. На фоне темнеющего неба глаза Таари мерцали, как звезды.
- Завари мне чай еще раз. Завтра.

Опубликовано: 29.10.2016 / просмотров: 1363